РАБ ПРОКУРАТУРЫ
Бывший следователь прокуратуры раскрывает методы, которыми пользуются работники правоохранительных органов, фабрикуя доказательства вины против невиновных людей.
К нам в редакцию обратился человек, который несколько лет проработал следователем прокуратуры. Оттуда его уволили «за совершение проступка, порочащего честь прокурорского работника». Однако сам бывший следователь считает, что его уволили за сопротивление коррупции в органах прокуратуры и милиции за то, что он выступал против применения пыток и фальсификации доказательств в ходе различных следственных действий.
Он пришёл к нам, чтобы рассказать о том, с чем пришлось ему столкнуться в ходе прокурорской работы, и тем самым обратить внимание общественности и высших должностных лиц области на нравы, царящие в этом очень влиятельном ведомстве. Разговор получился откровенный, а факты, всплывшие по ходу беседы, просто обескуражили нас. При этом бывший следователь не стал скрывать своего имени и сразу назвал себя – Алексей Поднебесный…
«Нам нужны не работники, а рабы»
— Алексей, вы кем работали в прокуратуре?
— С 2002 по 2004 года я работал следователем прокуратуры Шахунского района Нижегородской области. Затем был переведён в прокуратуру Канавинского района, где проработал всего около двух месяцев, после чего был уволен.
— За что именно?
— Формальным поводом для моего увольнения послужил личный конфликт с одним из сослуживцев. Но я считаю, что начальство просто воспользовалось ситуацией, чтобы избавиться от меня. Причём сделало это грубо и поспешно. Меня даже не ознакомили с материалами служебного расследования, которые и послужили основой для увольнения.
Такие действия моих бывших начальников объясняются только одним. Существующая ныне правоохранительная система России боится честности, справедливости, правды. Поэтому она старается изжить из себя любого честного человека.
— Зачем же вы тогда пошли работать в столь порочную, как вы утверждаете, систему?
— Когда я учился на юридическом факультете университета имени Лобачевского, то много занимался научной работой. Но мне очень хотелось на практике освоить все полученные мною знания.
Уже тогда я знал, что сделать это будет непросто. Ведь ещё в университете я по собственному желанию некоторое время проработал общественным помощником у следователя ОВД областной прокуратуры. Однажды в доверительной беседе он сказал мне, что устроиться на полноценную работу в прокурорское ведомство очень непросто, и намекнул, что без крупной взятки – где-то в десять тысяч рублей – тут не обойтись. «Это на работу в городе. А если поехать в сельский район?» – спросил я. «Ну, в район ещё, может быть, и возьмут, — с улыбкой ответил он. – Куда-нибудь в Шахунью».
Он как в воду глядел. Когда я пошёл устраиваться на работу, то мне из всех почти имеющихся 80 вакансий предложили именно Шахунью, самый удалённый район области. При этом во внимание не было принято то обстоятельство, что я являюсь единственным сыном проживающей в Нижнем Новгороде престарелой матери, инвалида 1-й группы, которая нуждается в постоянном уходе. Но деваться мне было некуда, и я дал согласие.
Направление в Шахунью было для меня только первым примером того, как высокое начальство относится к рядовым сотрудникам. Скоро пришлось познакомиться и с другими примерами.
Когда приказ о моём назначении был подписан, то я с удивлением узнал, что служебное удостоверение мне давать никто не собирается. Я пошёл прямо к тогдашнему начальнику отдела кадров облпрокуратуры. Тот мне сказал, что прокурор области подписывает удостоверения пачками и из-за одного меня удостоверение на подпись не понесут. И вообще, подчеркнул кадровик, в Шахунье можно работать и без удостоверения.
Я возразил, что билет до Шахуньи стоит для меня дорого – сто рублей, а по удостоверению я мог бы проехать бесплатно. Стал настаивать, чтобы мне выдали хотя бы справку вместо удостоверения. Я помню, как кадровик переменился в лице, он встал из-за стола и произнёс: «Я что-то не понимаю… Запомни, мы берём не работников, а рабов, мы не работодатели, а РАБОдатели. У тебя ста рублей нет на билет? На, я тебе дам взаймы».
Я отказался от денег и потребовал удостоверение. В конце концов мне его выдали. А кадровик позвонил шахунскому прокурору и охарактеризовал меня как скандалиста.
— Этот звонок как-то отразился на вашей судьбе?
— В Шахунье меня сразу же обязали ежедневно в письменном виде отчитываться о проделанной работе, однако ни единого недостатка в работе так и не обнаружили.
Но больше всего меня угнетала ситуация с отсутствием жилья. Где я только не жил?! В каких-то грязных общежитиях без света, тепла и воды, в съёмных комнатах с соседями. А большую часть пребывания в Шахунье я прожил в служебном кабинете, где стояла раскладушка. Это всё было вопреки положениям закона «О прокуратуре» и Трудового кодекса, согласно которым молодому специалисту должно было быть предоставлено более-менее нормальное жильё.
— Неужели в Шахунской прокуратуре так относятся ко всем специалистам, прибывшим из Нижнего?
— Конечно же, нет. Например, старший следователь прокуратуры, назовем его Афефьев, так же как и я, был направлен из Нижнего Новгорода. Но ему вскоре выделили двухкомнатную квартиру, автомашину «Соболь» с персональным водителем, кабинет с новейшим компьютером ноутбук, цифровой видеокамерой и всеми видами связи. И всё потому, что он был сыном начальника одного крупного ведомства, который участвовал в выпуске книжного сборника, посвящённого юбилею создания прокуратуры.
Так что социальное положение у нас было разное, разное и отношение к нам.
«Сам не бей, а поручи это дело оперативникам»
— Но согласитесь, что этот, как вы сказали, Афефьев был уже старшим следователем. Поэтому он вполне обоснованно мог рассчитывать на лучшие материальные условия, нежели вы, вчерашний выпускник вуза…
— Перед законом мы все равны. Формально блага Афефьева были обоснованы начальством тем, что он якобы имел очень хорошие результаты по работе за 2003 год. Однако мои показатели были нисколько не хуже. Дело здесь в другом. Просто Афефьев, который имел влиятельного папу, ещё и принял правила игры системы, с которыми лично я так и не смог примириться.
— Что же это за такие «неприемлемые правила»?
— Сейчас вы всё поймете. Однажды при расследовании одного уголовного дела я столкнулся с ситуацией, когда вина обвиняемого не получила своего подтверждения. Я доложил об этом прокурору и выразил намерение освободить обвиняемого из-под стражи. Я мотивировал это тем, что по делу собрано недостаточно доказательств и в суде обвиняемый мог быть оправдан. Проверка дела была поручена Афефьеву, который и вызвал меня на разговор «по душам».
Он стал мне объяснять, что в случае освобождения обвиняемого, причём не важно по каким обстоятельствам, не только мне, но и прокурору района, ранее ходатайствовавшему в суде о заключении обвиняемого под стражу, грозило дисциплинарное взыскание. «Никогда не подводи начальство. Подумай, из-за какого-то колхозника накажут прокурора района», — поучал он меня.
— За что же в данном случае могли наказать районного прокурора?
— Руководство прокуратуры области постоянно гонится за первым местом в Приволжском Федеральном округе по показателям борьбы с преступностью. В связи с этим была разработана система отчётности, где во главу угла поставлены чисто статистические показатели, а не реальное раскрытие дел. Основными показателями являются: срок расследования уголовного дела (не более двух месяцев), отсутствие прекращённых дел (прекращённое дело свидетельствует, что дело изначально было возбуждено незаконно, и прокурор не должен был давать согласия на его возбуждение), отсутствие освобождённых подозреваемых (ведь, согласно новому УПК, незаконно задержанный человек вправе получить денежную компенсацию за незаконный арест).
Все эти требования на практике осуществить невозможно. При расследовании нередко приходится и прекращать уголовные дела, и отпускать из-под ареста невиновных, если их вина не подтверждается. Жизнь есть жизнь. Но прокурорских статистов это не волнует.
«Нерадивым» работникам грозит не только дисциплинарное взыскание, но и материальное. К должностному окладу установлена система доплат, которые снимаются, если требования системы отчётности не выполняются. Вот и стараются следователи: игнорируют сложные дела, которые могут неблагоприятно отразиться на отчётности, а значит, и на их доходах. А если дело возбуждено, а доказательств нет, то нередко идут на преступный подлог…
— Это слишком серьезное обвинение. Вы можете доказать свое утверждение конкретными примерами?
— Пожалуйста. Афефьев как раз и дал мне «ценные» советы по сбору доказательств против обвиняемого, коего я собирался освобождать.
Во-первых, он посоветовал взять одежду обвиняемого, потереть об одежду потерпевшей и послать её на криминалистическую экспертизу волокон наложения, дабы было доказательство их тесного контакта.
А во-вторых, поручить оперативникам из милиции выбить из арестованного признания. То есть попросту избить его. «Сам только при этом не светись», — предупредил он меня.
Меня это крайне возмутило, и я категорически отказался следовать его «советам». И сразу стал злейшим врагом Афефьева, да и не только его.
— Алексей, вы, конечно, извините, но что-то с трудом верится в ваши утверждения. Старший следователь прокуратуры и вдруг даёт советы, которые отдают откровенной уголовщиной…
— За свои слова я отвечаю. У меня даже есть видеозапись, на которой подвыпивший Афефьев «поучает», как именно следует выбивать показания из обвиняемых.
Знаете, у нас до сих пор действует правило, идущее ещё со сталинских времён, когда уголовное дело закрепляется не собранными реальными доказательствами, а признанием подозреваемого.
— А начальство знает об этих методах?
— Конечно. И закрывает на это глаза. Ведь для начальства важна прежде всего статистическая отчётность, а не реальный результат расследования. А как именно достигаются «хорошие показатели», в это дело начальники стараются не вникать.
Такая вседозволенность порой приводит к чудовищным злоупотреблениям. Например, когда следователь выбрасывает из дела всё, что не укладывается в его версию. Так было при расследовании зверского убийства шахунской школьницы Люды Коробейниковой. Под стражей шесть месяцев продержали невиновного человека, которого всячески стращали и избивали. Из него явно хотели сделать виновного, хотя он здесь был ни при чём. В этом я лично убедился, когда однажды случайно в мусорной корзине работника, проводившего следствие, обнаружил смятое заключение биологической экспертизы, которая не подтверждала причастность обвиняемого к преступлению. Вы только представьте себе — следователь избавился от доказательства невиновности человека! Что же это за отношение к людям и к своей работе!
— Допускаю, что с помощью грубой силы можно давить на обычных людей, не имеющих сильных покровителей. Но под следственные действия прокуратуры нередко попадают и влиятельные люди. Они тоже подвергаются такому же прессингу?
— О, здесь совсем иная ситуация. С такими людьми стараются не связываться. Так заглохло дело в отношении директора Шахунского МПО ЖКХ, который за счёт бюджета своего предприятия выучил в одном нижегородском вузе свою дочь. Два месяца его проверяли и вынесли следующее постановление, цитирую дословно:
«…в действиях (такого-то) усматриваются признаки состава преступления… Однако Шахунское МПО ЖКХ – предприятие с многомиллионным оборотом, приносящее ежегодную прибыль 4 миллиона 182 000 рублей. Поэтому размер ущерба, причинённый Шахунскому МПО ЖКХ действиями руководителя (около 43 тысяч рублей), не является для предприятия существенным…»
На этом основании уголовное дело было прекращено. Что ж, если муниципальное предприятие рассматривать как личную вотчину директора, то тогда преступления действительно не было…
Зато видели бы вы, с каким пренебрежением некоторые мои бывшие коллеги относятся к простым людям! Вот пример того, как ведётся приём граждан.
У прокурора Шахунского района есть помощница. В перечень её обязанностей, помимо всего прочего, входит и приём граждан. Один раз я стал свидетелем следующей сцены. Эта помощница в рабочее время собралась куда-то по своим личным делам, и в это время как раз к ней зашла престарелая женщина. «Вы принимаете?», — спросила она. «Нет, не я», — солгала помощница. «А мне сказали, что вы», — бабуля, видимо, успела зайти в канцелярию и узнать правила приёма. «Ну, что у вас?» – раздражённо бросила наша мадам. Бабуля держала в руках инвалидную палку и тяжело дышала. Она стала объяснять, что приехала с Сявы (это удалённый от Шахуньи посёлок, оттуда только в одну сторону на автобусе надо добираться больше часа), что истратила на билет последние деньги, и всё для того, чтобы попасть на приём к прокурору. «Я не прокурор», — процедила помощница так злобно, что бабушка даже отпрянула от неё (присесть этой женщине помощница даже не предложила). Старушка вообще растерялась и уже не знала, что говорить дальше. «Прокурор будет с 9 до 12 в понедельник», — снова заговорила моя сослуживица, раздражённо поглядывая на часы.
Тут я решил вмешаться: «Но ведь в понедельник его не будет, он уедет в Нижний на совещание». Бабуля уже растерялась окончательно. А помощница уже надевала свою куртку. «Приезжайте во вторник, будет заместитель прокурора, а не прокурор», — бросила она, давая понять, что разговор окончен. Расстроившаяся старушка молча вышла за дверь. «Что же ты делаешь?! Как тебе не стыдно! Она же за столько километров приехала в Шахунью», — стал я упрекать помощницу. «Ты вообще не лезь, тебя не спрашивают», — и удалилась вместе с поджидавшей её подругой…
И это был не единичный случай с её стороны.
Где искать правду?
— Знаете, после вашего рассказа как-то становится не по себе. Может, всё-таки ситуация в Шахунье является исключением? Вот вы проработали ещё и в Канавинской районной прокуратуре. Она считается одной из самых сильных в Нижнем Новгороде. Неужели и здесь гоняются за липовыми показателями?
— В Канавинском районе я проработал всего несколько месяцев. Но успел убедиться, что и здесь ситуация мало чем отличается от шахунской. Правда, существует своя специфика.
Здесь в ходу уголовные дела, возбуждённые якобы по факту оскорбления работников милиции. Механизм тут таков. Подвыпившего человека задерживают и доставляют в отделение милиции. И если человек начинает возмущаться, тут же составляется рапорт о том, что задержанный оскорблял милиционеров грубой нецензурной бранью (хотя в реальности все эти рапорта, как правило, лживые от начала и до конца). По рапортам возбуждается уголовное дело, а так как оскорблены работники милиции, то расследование законом отнесено к ведению прокуратуры.
Практически всегда «свидетелями» по этим «оскорблениям» выступают одни и те же подставные лица. Протоколы допроса таких «свидетелей» готовят на компьютере путём копирования одних и тех же текстов, меняя только фамилии обвиняемых. Даже фразы, которыми обвиняемые «оскорбляли» сотрудников милиции, остаются из дела в дело идентичными. А «свидетелями» зачастую выступают либо знакомые милиционеров, либо их родственники, либо стажёры Канавинского РУВД. Сами сотрудники милиции и прокуратуры за фабрикацию таких дел получают поощрения, эти дела приравниваются (?!) к раскрытию реальных краж, грабежей. Этими «оскорблениями» милиционеры иногда делятся друг с другом, когда, например, у кого-то не хватает показателей в отчётном месяце. Так, задержать человека могут одни «оскорблённые» сотрудники, а оформить в качестве потерпевших могут других.
В Канавинском районе ежемесячно возбуждается до двадцати таких дел…
— Да-а-а… Из ваших слов получается, что в правоохранительных органах практически не осталось честных людей. Но кто же тогда раскрывает реальные преступления – убийства, грабежи и тому подобное, кто выслеживает преступников и сажает их на скамью подсудимых?
— Я не утверждаю, что абсолютно все работники прокуратуры или милиции злоупотребляют своим служебным положением. Я знаю многих сотрудников, которые честно и достойно тянут лямку своей нелёгкой службы. Однако в органах работает немало карьеристов и откровенных проходимцев, только и умеющих заниматься подтасовкой уголовных дел и калечить жизни невиновным людям. Увы, я лично больше всего по службе сталкивался именно с такой категорией сотрудников. Такое печальное положение дел, по моему мнению, объясняется прежде всего теми условиями работы, которые создает вышестоящее руководство, озабоченное статистическими показателями.
— Вас из прокуратуры фактически выгнали с «волчьим билетом». На что вы сейчас надеетесь? На то, что суд восстановит вас на работе?
— Не знаю. Когда меня выгоняли, то предупредили, что никто мне не поможет, что к кому бы я ни обратился, все будут шарахаться от меня как от чумного. Они оказались правы. За восемь месяцев, прошедших после увольнения, я пытался найти работу, но, увидев запись в моей трудовой книжке, везде отказывали. Когда я обращался за поддержкой к некоторым телекомпаниям и к депутату Государственной Думы Хинштейну, то в ответ следовало гробовое молчание. Сейчас я фактически сломлен. И я не знаю, чем кончатся мои злоключения.
Автор: Вадим АНДРЮХИН